Сказка может и ложь, да не всякая.
В какой может и намек, да не в этой.
Кому может и урок, а кому просто читалово.
Повествование сие давно было замыслено, уж очень много историй как спички похожих было услышано, и еже бы я сегодня на показ за час не приперся, так и собирался бы еще незнамо сколько.

Часть первая: «Иван да Марья»

Жили-были, да не тужили, два енота: Иван да Марья, жили они в родном лесу, где каждый кустик знаком был, а каждый ежик встречный здоровкался. Но закинула их судьда-кручинушка, в лес чужой, «Кислый* лес» прозванный. Хоть и прозывался лес сей «Кислым» перспективы в нем рисовались самые сладкие. Собрали енот с енотихой скарб свой нехитрый, да по утреннему туманцу переселилися. Попервой остановились у старой знакомицы - куницы, коя в «Кислый» лес уже давно перебралася и очень недурственно в нем устроиться успела. Но гость – хорош гость да дорог, пока поговорить, а как «туалет занят» - что в горле кость.
Засобиралися Иван да Марья себе норку искати – все заняты и ни кто не пускает. Зайцы-постряпчие вездесущие, что про каждую норку в лесу ведают, за свою беготню капусты целый качан истребуют, а самим искать ой как тягостно. Погоревали енитики – покручинилися, но к зайцам обращаться не стали: до последнего, пока куница пошиповати не стала, искали. И нашли-таки конурку у старой совы, расплатилися с ней мышами – целый выводок, 10 штук, взяла, хоть зайцы и говаривали, что у сов норы меньше 20 мышей не стояти. Да заселилися счастливо норку обживати да скарбом обретатися.
Сова, новой норки енотов сдавательница, тех мышат за 2 присеста стрескала и пригорюнилася. Да стал ей с тех пор один и тот же сон сниться-вещиться: словно бежит она по полю и взлетети не может – не сподобится, а за ней скачет жаба как слон здоровущая - задавитя пытается. Погоревалася она на вечерней зорьке товаркам, что де не тот лес стал, при медведе то! Раньше, де, при красном петухе, куда лучше было: да с десятком мышат можно было полгода жить - не тужить, а сейчас – хап, и нету. Да и мыши нонча не те пошли – мелкие какие-то. Ухала она с товарками ухала, горевалася да горевалася, да сама не поприметила как им и разболтала откуда у нее мышата завелися. Как подняли ее тут товарки на смех – на потеху: де проухала ты старая – обслюнякалася, у всех, и у Пердуньи и у Хрычихи, приезжие еноты по 20 мышат отсыпаюти, а ты за свою норку всего 10 взяла! В ту ночь жаба таки сову настигла, и проснулася она в поту хладном, да так и уснути не смогла больше. Все думала, что и у совы Пердуньи и у Хрычихи норки то похужей будут, а по 20 мышат берут, а уж за ее норку тогда ни как не меньше 30 получитя можно!
К слову прибавитя – сам не видел, да сорока баяла, что норка у той совы и слова-то доброго не стоила, и 20 мышат за нее только от природной совиной жадности брати можно было. Но на следующее же утро, паче срок пришел, сова, прихватив с собой косолапого, для пущей убедительности, заявилась к енотам и ультимативно потребовала отсыпать ей аж 30 мышат или немедленно пожитки сбирати. Еноты, сей неожиданностью ошарашенные, споритя пыталися, даже листочек дубовый с отпечатком совиной лапы показывали, но медведь - а куды супротив медведя енотику, был непреклонен: нора совы, что хочет, то и делает, сколя хочет, столя и требует, а вы либо отсыплевайте, либо сбирайтеся. Короче медведь полученные от совы пол банки меда отрабатывал как положено. Тогда енотики стали к ее совести обращатися - увещеватися: де мы и в кладовой полочек новых накопали, да червей всех что на кухне своими ходами пакостили повывели! Но сова, на то она и сова, чтоб глухой когда надо делатися: де полочки и до вас были, а червяков у меня в норе отродяся не было – кабы еще из-за вас не завелися. И что делати? – пришлось Ивану да Марье упаковыватися – съехали они.

Часть вторая: «Сова да собака и волки»

Не будет во второй части Иванушки с Марьей – поиздержавшися на уют в совиной норке не смогли они другую найти и уехали из Кислого леса, жизнью сладкой манящего, в родной лес, что Бобруйским зовется вернулися.
А что же сова, кою алчностя безмерная так некрасиво с енотами поступитя заставила? А сова горевати не стала, и по наущению товарок своих обратилася к зайцам-побегайцам кои в любом лесу стряпчими по норкам шустрят. Де, найдите мне постоялицев, енотиков каких поприличней, да чтоб по 30 мышат мне аккуратно отсыпали. Вот только не тут-то было: зайцы к ней в норку разные забегивали – поглядетя-полюбопытничати, да все, аки сговорившися-усоветовавшися: «Не дадут тебе, сова, за твою норку, боле 20 мышат, и то в праздник». Ан де у совы своя голова на плечах – зайцы ей не указ! Спрогнола она их, одного даже потрепала, да решила сама себе постоялицев искати, за 25 мышат.
Раскидала-расповестила собакам, кои лают, да ВВВ-ветер носит, отсвистела-отстучала ВВВ-волкам, да про ВВВ-выдру, что рядом с ВВВ-волками проЖЖивает не забыла: де, я сама, сова, свою норку заселяю – экономим, кто считать умеет, на зайцах капусту. И посыпало к ней зверье со всего свету: и тушканчики азиатские, и котики персидские, даже дракончик маленький из страны дальней-неизвестной залетал. Только она им всем отказывала – знакомое зверье искала, что под родными березками обретается. И нашла таки!, не за 30 мышат правда, но за 25, двух ежат-недалеких, из рощицы соседней: Шерочку с Машерочкой.
И стали они жити-поживати, сова добра наживати, а ежатки считати-складовати так и не научилися: ведь ведамо-знамоти, что качан капусты на 20 мышат ровня, а поелико пяти мышат сверху в четыре отсыпа проедаюца, тако на пятом в минус идет, а с шестого у сов, натура у них такая, аппетиту более делается и им ужо 27 хоца.
Так и с ежетами случилось: на седьмом месяце, аккурат морозцы крепки стали - выгнала их сова, как не кричали ежата, как иголки не вострючили – де сговаривалися же до лета!, а супротив медведя и ежу несдюжимо.

Часть третья: «Пока ни про кого»

(___________________) место для записи нового совиного постояльца, а 90% вольноищамых к совам и попадаюти.

«Кислый*» - «кислятина», по-татарски – «масква».

Если что-то непонятно или не до конца раскрыто – пишите, поясню-дополню.